Легенда Кносского лабиринта - Страница 43

К оглавлению

43

Крупные капельки розового перламутра - подойдут для наряда невесты из богатой семьи. Жемчуг любит греться на женской груди, только не стоит злоупотреблять благовониями, если на тебе жемчужное ожерелье. Любовь здесь - самый подходящий аромат.

Взаимная страсть - паршивая штука, и до недавнего времени никому бы не удалось меня в этом переубедить. Два человеческих существа превращаются в неизлечимых идиотов со слюнявыми ухмылками. Их мысли постоянно витают где-то в облаках. С ними невозможно иметь дела и не о чем разговаривать. Разве нужны еще доказательства? Даже на пресловутом Олимпе нет ни одной счастливой семейной пары - вечная любовь слишком отвлекает от божественных обязанностей.

Я твержу все это про себя, стоя у алтаря в ожидании гостей, бездумно поглаживая пальцами собственное плечо с отпечатками чужих зубов - две ночи назад некий афинянин в порыве страсти был очень несдержан. Руки приходится сложить на груди (во избежание), но на лицо моментально выползает неуместная улыбка - и где она пряталась все это время? Тот "порыв" стоил трезенцу небольшой виры... и будь я проклят, если он не подумывал укусить меня еще разок-другой. Впрочем, я и так проклят. Ожидание изводит, и спокойствие дается все труднее...

Белая, полупрозрачная, идеально ровная поверхность с готовностью впитывает окружающие цвета и оттенки, искажая, преломляя, изменяя по собственной прихоти. Оценить качество такого жемчуга особенно трудно - нужен наметанный глаз, чтобы отличить наносное от внутренне присущего.

Он ожидал спектакля, разученных слов и выверенных жестов, и теперь стоит напротив - и не понимает, а я не знаю, как ему объяснить. Про предсказание. Про свое проклятие. В происходящем сейчас виноват только я, я один - не удержался, поддался искушению, но я готов благословлять небеса за свою ошибку. Вот только сердце рвется от боли и жалости - уж очень гадко быть орудием судьбы, врагу не пожелаешь, не то, что любовнику. Пытаюсь его напугать, разозлить, вывести из себя - ведь он боец, он бросится в драку очертя голову, и мне останется только...

"Ты и в самом деле так думаешь, дружок?" - проснувшийся зверь лениво потягивается, щуря желтые глаза. - "Не ждал меня, верно? Ну-ка, подвинься, я хочу взглянуть на добычу". Не-е-е-ет!!! Откуда? Почему? Я не звал тебя, убирайся! "Ну-ну, перестань. Ты - не звал, это правда, но меня позвал другой, и я никуда не уйду. Не сопротивляйся, я все равно сильнее". Другой? Какой еще другой? Мимолетная боль на окраине сознания позволяет встряхнуться, отрешиться от тягучего голоса, стиснув пальцы на чужом горле. Это не задержит зверя надолго, но вдруг я успею понять, что случилось... и, сжалившись над глупцом, понимание приходит.

Золотистые жемчужины - одна к одной. Редкий оттенок, царское украшение. Вообще-то, мужчины не носят жемчуг - он для изнеженных и слабых духом, - но перед такой роскошью тяжело устоять.

Кто пробовал приручить чужое безумие? Чудовище со свалявшейся шерстью и текущей из пасти слюной, убивающее не из-за голода или страха, а из минутной прихоти? Приручить - значит понять. Я пытался научиться держать его в узде, сломать, стать вожаком в нашей маленькой стае, но безуспешно. А вот Минос...

Сын Зевса и Европы унаследовал трон от приемного отца, которого, кстати, звали Астерием. Меня всегда интересовало: мое имя - это издевка над ним или надо мной? Царство должно было быть поделено на части между тремя отпрысками финикийской царевны, но Минос рассудил иначе. Стравив братьев из-за смазливого мальчика, он под шумок прибрал все земли к рукам, заодно заработав титул миротворца. Радаманту и Сарпедону пришлось покинуть Крит - для блага государства.

Минос внимательно изучал повадки моего зверя. В это растянувшееся мгновение я припомнил сотню мелочей, на которые раньше не обращал внимания. Осторожные расспросы. Случайные жертвы моих приступов, имевшие ранее неосторожность прогневать царя. Парочка намеренно спровоцированных вспышек - например, когда мне на несколько дней запретили покидать подземелья, не объясняя причин.

И теперь внезапно обострившимися чувствами я слышу-вижу-обоняю действо, происходящее где-то не слишком далеко. Голос отца выпевает слова священного гимна, а на алтаре в ужасе корчится человек, предназначенный в жертву. Мне. Невидимые нити тянутся от обреченного, пульсируя, вливая силу, позволяя отодвинуться от пропасти на полшага... еще на шаг... позволяя поверить в то, что все обойдется, все будет хорошо, еще немного и... Обсидиановый нож падает, пронзая чужое сердце, и зверь внутри встает в полный рост, нервно втягивая ноздрями запах льющейся крови.

Черные горошины на фоне белой ткани смотрятся особенно эффектно. Не всякий, ох, не всякий решится носить жемчуг цвета покрывала Нюкты и крыльев Танатоса. Это - привилегия жриц Гекаты, убивающих в полночь на перекрестках неосторожных путников. Такие украшения пьют силу своего хозяина, но при этом дают защиту от порождений тьмы.

Темно. Душно. Я заперт в лабиринте собственной плоти без надежды отыскать дверь наружу. Бьюсь в невидимые стены, пытаюсь оборвать несуществующие цепи - без толку. Черное "нигде" безразлично взирает на мои метания. Нет голоса. Нет зрения. Нет тела. Зато есть отчаяние, бессилие и страх - хорошая компания для одинокого выродка, не правда ли?

Тонкая полоска света... померещилось? Но свет обрушивается со всех сторон разом, превращаясь в жидкое пламя, и я впервые чувствую ужас своей твари, ее агонию. Она не хочет, не желает умирать! Она кричит и корчится, щелкает оскаленной пастью, пытаясь вцепиться неведомому убийце в глотку, но я падаю сверху и придавливаю ее к земле собственным весом. Сдохни уже наконец, чудовище! Кажется, она кусает меня. Кажется, я ломаю ей хребет. Кажется...

43