Легенда Кносского лабиринта - Страница 34

Я встал и вышел во двор - раз уж не могу уснуть, так хоть воздухом подышу. Луна издевательски подмигивала с небес: скучаешь, красавчик? Привыкай! Оливы насмешливо шелестели листвой: не спится, дружок? Ветер хватал за плечи, ерошил волосы на затылке холодной ладонью: тебе одиноко, мальчик? Ночная птица пронзительно вскрикнула где-то над головой: радуйся, Тесей, сын Эгея!

- Радуйся, Тесей, сын Эгея, - а это уже не птица. Бледное узкое лицо как будто светится в темноте, черное покрывало вышито звездами. Нюкта-ночь спустилась на землю поговорить со смертным?

- Радуйся, Ариадна, дочь Миноса.

Молчание - терпкое, как старое вино - разливается в воздухе, каплями оседает на губах, сушит горло. Молчание дрожит серебристой струной Орфеевой лиры, заставляя окружающих напряженно вслушиваться в тишину. Но отточенное лезвие чужого голоса рассекает струну наотмашь, и молчание, обиженно взвизгнув, с оттяжкой бьет невежу по губам.

- Скажи мне, Тесей, исполнишь ли ты свою клятву? Возьмешь ли меня с собой в Афины, назовешь супругой перед богами и людьми? - голос холодный и ломкий, у слов острые края, тронь - обрежешься.

- Но... Ариадна, что заставило тебя подумать, будто я собираюсь нарушить обещание? Разве я дал повод подозревать...

Нетерпеливый взмах рукой, и звезды с покрывала взлетают вверх, чтобы снова упасть на землю.

- Не увиливай от ответа, трезенец. Сейчас нить твоей жизни - в моих ладонях! - боги, да она вот-вот заплачет! Я делаю шаг по направлению к тонкой фигурке, но та отшатывается - и лезвие ножа тускло блестит в лунном свете. Ну и ну!

- Да, Ариадна, я исполню клятву. Призываю в свидетели ночь и ветер и повторяю, что женюсь на тебе и увезу в Афины. Скорее небо с морем поменяются местами, чем я изменю данному слову.

Колки на лире ослабевают, позволяя вдохнуть полной грудью. Нож с жалобным звоном падает на каменные плиты. Плечи вздрагивают, руки устремляются навстречу, но тут же отдергиваются назад.

- Ну что ты, маленькая, что ты... - слова царапают горло, во рту - сухое каменное крошево, но молчанию нельзя позволить подняться с колен.

- Я не могу без тебя, слышишь? - горячечный сбивчивый шепот обжигает кожу. - Никому тебя не отдам - ни человеку, ни богу, ни зверю. Отец ругался, грозил запереть меня в храме Гестии, если не выброшу дурь из головы. А мне все равно. Я так боялась, что ты... что он... что из-за него ты отвергнешь мою любовь, а она сказала...

- Подожди. Кто "он"? Кто "она"? Я ничего не понимаю!

Тянусь к Ариадне: успокоить, приласкать, но она отрицательно качает головой.

- До окончания завтрашних церемоний ко мне не должны прикасаться мужские руки, иначе Великая мать разгневается. Впрочем, она и так...- нервный смешок. - Астерий велел кое-что тебе передать. Но когда я сказала Дите, куда иду...

- Кто такая Дита?

- Моя служанка. Помнишь, она провожала тебя к месту нашей последней встречи? Так вот, Дита начала плакать и причитать, что ты недостоин быть прахом у моих ног, потому что она своими глазами видела, как вы с моим братом... - скулы вспыхивают румянцем, заметным даже в темноте. Но Ариадна находит в себе силы закончить: - ...целовались.

Сердце пропускает удар. Она не могла нас видеть! Пробраться в подземелья к Астерию невозможно, а в лесу мы были одни... или все-таки?

- И ты опять поверила всяким глупостям? - голос звучит уверенно и насмешливо, ни одной фальшивой ноты.

- Она сказала, что ходила в лес к дальнему источнику за целебными травами, но, услышав рычание и звуки борьбы, испугалась и спряталась в кустах. Через несколько мгновений на поляне появились двое: ты несся впереди, а за тобой гнался мой брат. Дита хотела уже бежать во дворец и звать на помощь, но ты, обернувшись, толкнул Астерия в грудь, вы упали и покатились по траве. Она решила, что один из вас сейчас отправится в Аид, но вы занялись отнюдь не дракой.

Гадес побери эту девчонку, ее рассказ слишком похож на правду!

- Я поверила, да! Потому что пряталась на верхних трибунах и подглядывала за тренировками. За тобой... за вами. Ты очень легко краснеешь, Тесей - знаешь?

- Послушай, я... восхищаюсь твоим братом, он очень... сильный. Не только телом, я имею в виду, - ох, вот сейчас бы не залиться краской. - И всегда о тебе заботится. Это ведь он придумал, как нам с тобой сбежать с Крита. Тебе следовало бы больше ему доверять.

- Я знаю, знаю, но... впрочем, теперь я уверена: все будет хорошо. Подними нож - в Лабиринте тебе понадобится оружие. И еще - вот, - из-под накидки пугливым зверьком выпрыгивает ладошка, сжимающая... клубок? - Астерий сказал, что ты наверняка забудешь про веревку. Он угадал?

- Твоего брата следовало бы наречь Тиресием, хоть он и зрячий, - бурчу себе под нос. Все-таки хорошо, что к Ариадне нельзя прикасаться - сейчас я совершенно не расположен к нежностям.

- Мне пора. До встречи, любимый. Я принесу жертву Нике, чтобы она даровала тебе удачу. Умоляю, береги себя!

Тонкий силуэт растаял в темноте. Я, не торопясь, возвращался обратно в дом, а в голове ночной бабочкой билась запоздалая мысль: "Служанка не могла видеть нас с Астерием и остаться в живых, потому что целоваться в маске невозможно..."

Пронзительный звук флейты возвращает меня из дня вчерашнего в день нынешний, на переполненный стадион. Сейчас в царскую ложу войдет Минос, и состязания начнутся. В противоположность Афинам, здесь почетные места подняты высоко над землей, а беднота толкает друг друга локтями возле самой арены. Оно и понятно - близкое знакомство с быком приятным не назовешь.

Мы толпимся под южной трибуной, возле бычьих загонов. Рядом переминаются с ноги на ногу критяне. Главный претендент на победу высок - выше меня на полголовы - строен и черняв. Презрительно оттопыренная губа и полуприкрытые глаза не могут скрыть ликование - ему шепнули, что Астерия на Играх не будет. Нас он в расчет не берет и мысленно примеряет на себя лавровый венок.