Легенда Кносского лабиринта - Страница 32


К оглавлению

32

- Но зачем? Неужели нельзя потерпеть со свадьбой до Афин? За нами же наверняка будет погоня.

- Конечно, будет. Закавыка в том, что брак, заключенный вне Крита, не считается законным. Увези ты Ариадну хоть в Афины, хоть на Олимп, пригласи на свадьбу всех богов разом - для Миноса ты останешься бесчестным похитителем. Наксос - критское владение. Обряд, проведенный там, сделает тебя полноправным супругом царской дочери. Обязательно нужны свидетели из местных. Я скажу сестрице - пусть возьмет с собой кого-нибудь из слуг. Их придется оставить на острове, не забудь. Вообще-то, правильней всего было бы и Ариадну там оставить и вернуться за ней на Крит через годик. Но, учитывая нрав ее папочки, лучше увози девчонку сразу.

- Подожди, а как же проклятие? Ты же сам говорил - если не будет верховной жрицы...

- Надо же, запомнил! Открою тебе страшную тайну - в тот раз боги гневались совсем по другому поводу. Узнав о бегстве единственной представительницы царской семьи, жрецы решили умилостивить Богиню-Мать человеческим жертвоприношением - как ты догадываешься, неудачно. Но об этом не знает никто, кроме членов дома критских владык. И Минос опасается не божественного наказания, а народных волнений, если Ариадна не сможет провести церемонию.

- А Ариадна... знает?

- Женщин в такие вещи не посвящают, чтобы не возникло искушения нарушить традицию, ибо традиции - это то, что делает кучку замурзанных земледельцев народом.

- Астерий, ты - прирожденный правитель. Давай все-таки поженимся! Или тебе не по нраву афинский престол?

Я сурово хмурю брови и заставляю Тесея трижды повторить то, что было сказано, ворчу, ругаюсь... а главное, пытаюсь забыть, что эта ночь - последняя, самая последняя ночь моей жизни. Завтра я начну свой путь в Аид.

Эписодий 6.

Мне кажется, что за стенами пещеры прошло уже несколько лет. Я не чувствую ни рук, ни ног, ни биения сердца - может быть, я умер? От меня остался только охрипший голос, потерявший хозяина - и кто же заставит его замолчать?

Пейрифой заявился ко мне глубокой ночью, перебудив половину дворца. Усталый, потный, грязный, с запавшими глазами, он стоял передо мной, слегка пошатываясь, и от него пахло азартом и злостью. А я вспомнил, как два месяца назад Пелей прислал гонца, умоляя срочно мчаться в Фессалию - Пейрифою совсем плохо. Побросав все дела, я вскочил на колесницу и погнал коней в сторону Пелиона. Вестник не преувеличивал - черное облако беды клубилось над домом. Все домочадцы казались призраками в траурных одеждах и на вопрос "что случилось?" одни скорбно опускали глаза, другие начинали рыдать и рвать на себе остриженные по обычаю волосы.

Хозяин обнаружился в гинекее. Вопреки моим ожиданиям, он не буйствовал, не крушил в ярости мебель, а тихо сидел возле смертного одра, грея своими ладонями руку женщины в белых одеждах с закрытым тканью лицом. Безнадежное занятие - даже огонь не в силах вернуть тепло бледным пальцам. Все, что можно сделать - отдать тело погребальному костру, освободить тень из темницы бренной плоти, ей плохо взаперти. Я дотронулся до чужого закаменевшего плеча, но оно даже не дрогнуло.

- Пейрифой, ра... - тьфу ты, какая уж тут радость. - Послушай, Пейрифой, пойдем отсюда. Мне сказали, ты сидишь здесь уже три дня. Так нельзя, слышишь? Отпусти ее, позволь ей уйти.

Отрешенное, строгое лицо. Глаза как у статуи - белые и слепые. И ни звука в ответ.

- Тебе надо отдохнуть. Ты просто слишком устал. Пойдем со мной, здесь обо всем позаботятся, - я нес какую-то чушь, поглаживая стиснутые пальцы, уговаривая их разжаться. Бесполезно. Человек, сидевший передо мной, был неподвижнее мраморных изваяний и настолько же глух, как они.

Тяжело вздохнув, я решился на крайние меры и без замаха, но сильно ударил его кулаком в лицо. Рефлексы бойца сработали почти без задержки: тело кувыркнулось назад с низкой скамеечки, уходя от нападения, и неуклюже повалилось на пол - все-таки три дня без пищи и воды даром не проходят. Я тут же подхватил обмякшего Пейрифоя подмышки и поволок прочь. Подскочивший слуга со светильником показывал мне путь в хозяйскую спальню, где на низком столике уже ждали хлеб и подогретое вино.

Потом он плакал - кажется, впервые в жизни - и проклинал всех богов разом. Гипподамия умерла родами. "Мальчик... был", - сообщила повитуха, жуя узкими губами. Несостоявшийся отец и бывший муж смотрел на меня воспаленными глазами, повторяя одно и то же: "Почему, Тесей? Почему они? Оба... сразу... почему?!"

Я прожил у него несколько дней, сопровождал во время похорон, заставлял есть, сидел рядом с ложем, когда он забывался беспокойным мутным сном... Теперь Пейрифой снова стоял передо мной, и где-то в груди зарождалось предчувствие катастрофы. Но его первые слова заставили меня вздрогнуть от неожиданности:

- Тесей, собирайся, мы едем в Спарту!

Строфа шестая. Тесей.

День похож на старого скрягу, который, впервые перебрав неразбавленного, начал швырять накопленные богатства направо и налево. В небо - пышущий жаром котел, полный расплавленного золота: вот вам! Под ноги - блестящую драгоценную крошку: нате! В толпу собравшихся зрителей - пригоршни сверкающих камней: держите! Фибулы, перстни, браслеты, ожерелья, подвески... Женские праздничные наряды заставляют стыдливо розоветь - над туго стянутыми талиями колышутся обнаженные груди, у многих подкрашены соски. Интересно, Ариадна тоже такое носит? Окидываю взглядом трибуны, но глаза слепнут и начинают слезиться - ладно, не сейчас.

Монотонное и бесконечное вчера утомило сильнее любой тяжелой работы. Встать пришлось в несусветную рань, чтобы натереться душистыми маслами и уложить волосы в замысловатые прически. Прическами, конечно, занимались рабы - по-моему, соорудить такое на человеческой голове можно только под угрозой смерти, не иначе. Булавок натыкали - жуть, все время хотелось чесаться. Вместо хитонов заставили напялить какие-то юбки и дурацкие передники, украшенные золотом в самых неожиданных местах. Когда я окончательно почувствовал себя жертвенным бараном, нас повели на убой... в смысле, на храмовую церемонию.

32