Легенда Кносского лабиринта - Страница 13

Отдышавшись, я обнаружил, что зверюгу заперли в загоне, а я полулежу на коленях у ходячей афинской неприятности, и эта неприятность весьма пытливо вглядывается в мое... э-э-э... ну, скажем, лицо. На прямой вопрос, какого даймона его понесло к быку под копыта, Тесей начал бормотать о том, что у него имеется опыт противостояния рогатым тварям. Насколько я понял, упомянутые рога прилагались к Марафонскому быку, которого в свое время Геракл вывез для Эврисфея с Крита на большую землю. До сих пор не знаю, зачем микенскому ванакту потребовался специально обученный для игр бык, но справиться с ним так никому и не удалось, и животное просто выпустили на волю пастись. От такой жизни зверь обнаглел, зарвался и начал докучать окрестному населению. А наш красавец, значит, его убил, чем снискал вечную славу.

Я начинаю смеяться - сначала тихо, но потом сдерживаться становится невмоготу, и я хохочу в полный голос, едва не падая с колен, на которых меня продолжают удерживать чужие руки. В ответ на недоуменный и слегка обиженный взгляд поясняю, что вмешался не зря и теперь точно в этом уверен: спас ни в чем не повинное животное от смерти, пусть и от руки великого героя.

Но Дедалу об этом знать не обязательно.

- Значит, говоришь, слишком много нелепых совпадений? Астерий, тут дело не в перстне. Должно было произойти что-то еще, раз уж Минос решился подстроить несчастный случай.

- Думаю, это связано с тем, где наш герой проводит ночи.

Кувшин почти опустел, наверное, поэтому мне так легко рассказывать наставнику, как глубокой ночью я натолкнулся на нашего гостя, изучавшего местные достопримечательности в компании представительницы царской семьи. Видимо, не в первый и не в последний раз, потому что очень часто герой по утрам выглядел не слишком по-геройски - отчаянно зевал и смотрел на мир покрасневшими глазами. Должно быть, Миносу не понравилось, как его дочь исполняла долг гостеприимства. Что я сам там делал? Ну, скажем, гулял. У меня была бессонница, и я надеялся, что ночной воздух поможет мне от нее избавиться. Почему я мучался бессонницей? Возможно, от переутомления - откуда мне знать, я же не лекарь...

Конечно, я наткнулся на них не случайно. За Тесеем приглядывали не только по приказу Миноса - я тоже попросил кое-кого из рабов и охраны докладывать мне о том времени, которое он проводил без моей опеки. Наши занятия помимо общих тренировок включали в себя еще и ежевечерние походы на пастбища - благо, ближайшее было в паре стадий от дворца - и к реке, где я заставлял его скакать по мокрым осклизлым камням от одного берега до другого. Когда мне донесли, что гость не ночевал у себя, я сразу понял, кого нужно за это "благодарить". Любовь любовью, но если парень не будет высыпаться, то в один прекрасный день просто свалится под копыта. Поэтому я пошел их искать в надежде выбить дурь хоть из одной головы.

Парочка обнаружилась довольно быстро - в той самой оливковой рощице, где мы отдыхали после обеда. Непривычно яркая луна заливала все вокруг жидким серебром, прорисовывая тени отчетливо и резко, будто стилосом по глиняной табличке, и два силуэта были заметны издалека. Впрочем, их это, похоже, совсем не волновало - я всегда подозревал, что страстные поцелуи и здравый рассудок несовместимы. Доказательство находилось прямо передо мной на траве, поверх которой был брошен плащ. Я шагнул вперед, собираясь прервать их увлекательное занятие, но...

Стоны, страстный шепот, звуки поцелуев. Темные кудри, смешивающиеся в единое целое. Руки, серебристыми змеями обвивающие чужую грудь - звон браслетов напоминает звук, с каким лезвие кинжала принимает на себя вражеский клинок, чтобы отбросить его в сторону... кажется, неудачно, иначе почему в груди возникает резкая боль? Женское тело выгибается, голова запрокидывается назад, подставляя бледное лицо лунному свету. Мужчина резко и часто дышит и движется, движется, движется, вбиваясь в податливое тепло, и я не сразу замечаю, что отступаю. Дезертирую с поля боя, ибо оно принадлежит не мне. Ледяная струя зависти к этим двоим почти перебивает полынную нотку бессмысленной ревности, затесавшуюся в букет, но только почти.

Не то чтобы у меня никогда не было женщины. Я давно уже не девственник, у которого начинают гореть уши при мысли о тайнах плоти. Несмотря на мою необычность, желающие согреть мне ложе находились всегда - рабыни, гетеры из веселых кварталов, молоденькие жрицы из святилища Аполлона. Краснея и хихикая, они шептались на базарах и в храмах о моих исключительных мужских достоинствах - ну прямо как у быка! - и неутомимости в любовных утехах. Несколько раз я заставал очередную искательницу приключений прямо на пороге собственного дома, и воины охраны выглядели измученными настолько, будто отражали атаку толпы бешеных кентавров. Вот только очень скоро выяснилось, что моя любовь опаснее гадючьего яда: женщины, побывавшие в моей постели, быстро, неизбежно и неизлечимо сходили с ума.

Я глубоко ушел в собственные мысли, совершенно забыв о том, где я и с кем, поэтому когда Дедал чувствительно тряхнул меня за плечо, я чуть было не спросил, что ему от меня нужно.

- Послушай, мальчик, иногда мне и впрямь кажется, будто одним из твоих родителей был бык. Ты сам суешь голову в ярмо, а потом обиженно мычишь, когда оно начинает натирать шею. Ты действительно хочешь, чтобы трезенец унес ноги подобру-поздорову и прихватил с собой твою сестренку в качестве сувенира? Тогда будь готов к тому, что тебе на голову посыплются камни, и хорошо, если ты отделаешься синяками и шишками. Иди-ка к себе и ложись спать. Мне надо подумать, а ты сейчас мне в этом не помощник.